Показаны сообщения с ярлыком эклектика. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком эклектика. Показать все сообщения

"Фаворит" Вагнера-Регени

★★★★★
Rudolf Wagner-Régeny, "Der Günstling"
Первая постановка: 1935, Дрезден
Продолжительность: 1ч 40м
Либретто на немецком языке,
Каспар Неер по мотивам пьесы Виктора Гюго "Мария Тюдор"
в переводе Георга Бюхнера

Портрет Марии Тюдор. Художник - Антонис Мор
Wikimedia Сommons / Public Domain

Следуя сюжету пьесы Гюго, опера рассказывает историю придворного заговора с целью изобличить перед королевой неверность ее легкомысленного фаворита Фабиано Фабиани.

Композиторы 20-го века редко брались за оперные адаптации романтической драматургии, справедливо полагая, что конкуренцию с Верди им выдержать сложно. Немецкий композитор Вагнер-Регени все же рискнул, и, как выяснилось, не зря: его поставленная в 1935-м опера “Фаворит” (“Der Günstling”) оказалась вполне успешной и принесла своему создателю широкую известность. Литературный первоисточник “Фаворита” — романтичнее некуда: пьеса Виктора Гюго “Мария Тюдор” словно бы напрашивается на то, чтобы стать первоосновой еще одной оперы Верди. Тем не менее, не иначе как переусложненный сюжет отпугивал от оперы композиторов 19-го века: за “Марию Тюдор” взялись разве что ирландец Балф и бразилец Гомес, причем с Гомесом сотрудничал даже прославленный либреттист вердиевского “Отелло” Арриго Бойто, однако даже помощь Бойто не особенно помогла: получившуюся у Гомеса в результате тяжеловесную музыкальную драму сложно признать удачной.

Вагнер-Регени в своей опере основывается на переводе пьесы Гюго, сделанном классиком немецкой драматургии Георгом Бюхнером. Перевод Гюго адаптировал для оперной сцены Каспар Неер, известный сценограф, постоянно сотрудничавший с Бертольтом Брехтом. Получившееся в результате либретто заслуживает самых высоких оценок: сюжет заметно упрощен, слушателя не перегружают ненужными деталями интриг, а такой эффектный персонаж, как фаворит королевы Фабиано Фабиани, который у Гюго исчезает из поля зрения в середине пьесы, у Вагнера-Регени получает очень даже эффектную сцену ближе к финалу.

Эти труды не пропали даром, так как эффектное и динамичное либретто вдохновило Вагнера-Регени на ничуть не менее эффектную и динамичную музыку. Музыкальная иллюстрация к пьесе Гюго удалась на славу — правда, ценой явной и бросающейся в глаза эклектики, так как Вагнер-Регени умело использует практически все, что было в арсенале музыки того времени: здесь вам и вагнеризмы, и народные хоры в духе Мусоргского, и гротескная итальянщина в духе “Арлекина” Бузони и “Масок” Масканьи, и беспокойный модернизм в духе ранних балетов Стравинского, и сентиментализм в духе Лорцинга, и даже колоратурная “ария гнева” вполне в духе Генделя. Все что угодно — кроме, пожалуй, наиболее ожидаемого в данном случае, то есть стилизации под оперный романтизм и “вердиевщины”. Определенную преемственность от музыки Верди можно усмотреть разве что в последней сцене королевы и Фабиани: этот окрашенный в мрачновато-романтические тона эпизод является, возможно, лучшим в опере, но и он с его изломанной маршевой мелодикой тоже отмечена чертами модернизма, явной имитацией приемов романтической оперы и его назвать сложно. В целом “Фаворит” явно выделяется в лучшую сторону из общей массы опер середины 20-го века именно своей уверенной иллюстративностью: эта опера получилась очень профессиональной, очень сценичной, здесь первенствует именно сюжет, персонажи и действие, а не психозы и модернистские искания композитора. За всем этим, к сожалению, как-то не разглядеть особенной глубины, но и достигнутое уже впечатляет — именно потому, что композитор вторгся на казалось бы уже вдоль и поперек исхоженное поле романтической драмы и выразил ее совершенно другим музыкальным языком, причем вполне удачно.

Портрет Симона Ренара. Художник - Антонис Мор
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
(Maria Tudor - Ruth Schob-Lipka, Fabiano Fabiani - Jaroslav Kachel, Jane - Sylvia Geszty\Roxandra Horodny, Gil - Uwe Kreyssig, Simon Renard - Herbert Rössler, Erasmus - Adolf Peter Hoffmann - реж. Wolfgang Kersten, Симфонический оркестр Берлинского радио, дир. Kurt Masur, 1968)
★★★★☆

После раздела Германии Вагнер-Регени жил и работал в ГДР, так что восточногерманское телевидение просто не могло обойти вниманием творчество такого известного композитора, и стоит ли удивляться, что самая известная опера Вагнера-Регени оказалась увековечена именно телевидением ГДР.  Пусть перед нами и студийная запись, но — вполне живая и энергичная, да и за пультом — сам Курт Мазур, один из лучших восточногерманских дирижеров, впоследствии добившийся международной известности. Из певцов больше всего запоминается Рут Шоб-Липка в партии Марии Тюдор, ей удалось очень ярко передать и коварство, и уязвимость своего персонажа: образ получился хотя и сходный с вагнеровской Ортрудой из “Лоэнгрина”, но более сложный и многогранный. Вполне убедительно трогательна и Сильвия Гести в партии Джейн, раскован и напорист чешский тенор Ярослав Кахел в партии Фабиано Фабиани, так что если кого среди исполнителей и можно в чем-то упрекнуть, так это баритона Уве Крайссига и баса Герберта Рёсслера — они оба пели неплохо, но недостаточно ярко, а в случае Крайссига к этому добавляются еще и проблемы с актерской игрой, усугубляемые тем, что певец в то время был слишком молод для исполняемой им роли. Что же касается видеоряда, то не следует ожидать от этой записи чего-то сверхъестественного: костюмы неплохи, декорации достаточно аскетичны, постановка прямолинейно-иллюстративна. В целом же запись вполне добротная, так что в наши дни судить об уровне оперы в ГДР можно не только по известной серии записей из “Комише опер”, но и по телеспектаклям вроде этого, и уровень этот был очень даже неплох.


"Доктор Фауст" Бузони

 ★★★★
Ferruccio Busoni, "Doktor Faust"
Первая постановка: 1925, Дрезден
Продолжительность: 2ч 40м
Либретто на немецком языке написано самим композитором

Гарри Кларк, иллюстрация к "Фаусту" Гете, 1925
Wikimedia Сommons / Public Domain


Оперу "Доктор Фауст" всемирно известный пианист-виртуоз Феруччо Бузони писал по собственному либретто многие годы, причем так и не закончил. Как и следовало ожидать, на музыке лежит печать вычурности, завышенных авторских амбиций и избытка личностного произвола, граничащего с самодурством. Может быть, именно поэтому Бузони лучше других композиторов удалось передать характер Фауста, с его чисто фаустовской чванливостью, заносчивостью, постоянной неуверенностью в себе, болезненным поиском красоты, асоциальностью и проклятьем хронического одиночества. Не жалея черных красок для изображения своего героя, Бузони наделяет своего Фауста пронзительной искренностью в выражении эмоций, каким-то абсолютным эстетическим слухом, неспособностью терпеть тупость и фальшь, и потому такой герой не может не вызывать сочувствия, не может не стать фокусом зрительского сопереживания, делающим оперу живой и понятной.

Должному раскрытию фаустовской темы служит и крайне необычный музыкальный язык оперы — таинственный, негромкий и неспокойный, переливающийся как морские волны. Мистическая атмосфера первого действия, созданная при помощи этого приема, совершенно непередаваема. К сожалению, далее автор сам оказывается в плену этого приема, обрекая слушателей на час откровенной скуки: в "итальянской" и "студенческой" сценах оперы композитор пытается изобрести импозантно-гротескный язык, звучащий одновременно эффектно, живо и нестандартно. Увы, у Бузони это не получается: на ум то и дело приходит сравнение с Прокофьевым, решившим ту же задачу куда удачней.

К счастью, музыка вновь обретает былую силу в финальных сценах, написанных, правда, не самим Бузони, а его учеником, очень уважаемым немецким композитором-симфонистом Филиппом Ярнахом. Видимо, чувствуя ограничения экстравагантного бузониевского стиля, Ярнах берет на себя смелость свести все темы оперы в монументальное вагнерианское действо, сознательно заставляя оркестр звучать куда решительнее и проще, и тем самым — очень удачно приводя историю фаустовских сомнений к логическому финалу.

Георг Фридрих Керстинг, "Фауст", 1829
Wikimedia Сommons / Public Domain

Впрочем, не стоит недооценивать и Бузони как либреттиста: финал настолько сценически эффектен, что слабую музыку к нему написать было бы просто стыдно. Да и вообще либретто "Доктора Фауста", возможно, даже удачнее музыки: почти не следуя ни Гете, ни народным легендам, Бузони создает свою историю о Фаусте, по-хорошему амбициозную и загруженную всевозможными философскими, мистическими и психологическими подтекстами. Фауст здесь не вечен и даже, кажется, не очень-то долгоживущ. Сделку с дьяволом он совершает не ради молодости, а ради личной и творческой свободы. При этом он верит в величие человека, считая его выше и дьявола и бога — что взращивает в Фаусте непомерную, титаническую гордыню, делающую его игрушкой в руках дьявола. В этом заключается тонкая ирония Бузони, сделавшего эту оперу изумительно диалектичной: с одной стороны, она проникнута самой искренней верой в силу и величие человека, с другой стороны — немедленно же и показывает, как отошедший от бога человек делается уязвим в собственном титанизме. Потому-то и Мефистофель у Бузони так озабочен тем, чтобы унизить Фауста и насмеяться над ним: враг рода человеческого хочет доказать Фаусту, насколько ничтожен человек, с его нелепыми стремлениями и исканиями годный лишь в услуженье силам зла. Финал переводит эту бузониевскую диалектику с личностного на вселенский уровень: Фауст передает свою жизненную силу ребенку и умирает под иронические комментарии Мефистофеля. Таким образом, человек уязвим и порочен, но обладает способностью передавать накопленные знания потомкам. Кто победит в этом споре — человек или дьявол — решит лишь история.


Ричард Роланд Холст, иллюстрация к "Фаусту" Гете, 1918
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
Thomas Hampson (Faust), Gregory Kunde (Mephistopheles), Sandra Tratmigg (Duchess of Parma); Zurich Opera House Chorus and Orchestra; дир. Philippe Jordan, пост. Klaus Michael Grüber (Arthaus Musik DVD, 2006)
★★★★★

Теперь немного о записи. Хэмпсон в одной из своих любимейших партий, конечно же, впечатляет. Его полетный светлый голос немедленно заставляет слушателей сопереживать герою; но Хэмпсону ничуть не менее убедительно удалось передать и тьму в характере Фауста: его нетерпимость, агрессивность, надменность, злость. Правда, Хэмпсон чуть переигрывает, вернее — играет в старомодной экспрессионистской манере, дергаясь и вращая глазами (возможно, это было режиссерской задумкой). А вот кто в качестве актера воплотил свою роль великолепно — так это Грегори Кунде в не слишком интересной в вокальном плане партии Мефистофеля: он с легкостью выдерживает крупные планы и буквально разъедает кадр своей ехидной иронией. Постановку Клауса Марии Грюбера бедной и незрелищной не назовешь — правда, в ней немало анахронизмов, но анахронизмов не раздражающих и не противоречащих концепции и музыке. Остается только порадоваться, что можно увидеть "Доктора Фауста" на экране и в отличном исполнении: эта опера очень театральна, и пословица "лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать" здесь применима, как нигде.

"Спящая красавица" Респиги

★★★★☆
Ottorino Respighi, "La bella dormente nel bosco"
Первая постановка: 1922, Рим
Продолжительность: 1ч 20м
Либретто на итальянском языке,
  Джанни Бристольфи по сказке Шарля Перро (1697)

Уолтер Крейн, иллюстрация к сказке Шарля Перро, 1911
Wikimedia Сommons / Public Domain


Адаптация всем известной сказки Шарля Перро — правда, с осовремененной концовкой: принц находит уснувшую принцессу уже в 20-м веке.

Детская опера Отторино Респиги, изначально предназначенная для постановки в кукольном театре. И хотя чаще "Спящую красавицу" ставят как полноценную оперу, специфика кукольного представления хорошо заметна: коротенькие сцены, множество экстравагантных персонажей, ставка на музыкальные и театральные спецэффекты, а порой — и на танцевальные эпизоды, ритмичные и тоже совершенно "кукольные". Все это на самом деле неплохо: по крайней мере, опера не скучна, и хорошо справляется с задачей привлекать детское (да и взрослое) внимание на протяжении всех полутора часов действия.

С точки зрения музыки, перед нами — типичнейшая эклектика с калейдоскопической сменой стилей. Чего тут только нет: и ироничные стилизации под барокко и ранний немецкий романтизм, и перепевы Вагнера, Дебюсси, Равеля и Стравинского, и совершенно пуччиниевские пейзажно-хоровые сцены, и, конечно же, веризм, особенно заметный в партии принца. Но опера вовсе не выглядит замшелой энциклопедией стилей: она написана с детской непосредственностью, очень важной для сказки, и ощущение чего-то красочного и волшебного действительно создается. "Спящая красавица" создавалась в той же период творчества Респиги, что и его знаменитые симфонические поэмы "Фонтаны Рима" и "Пинии Рима", и она им очень близка — по живости, свежести, оптимизму, по разнообразию и яркости образов.

Одним словом, "Спящая красавица" — это опера, которой хочется симпатизировать, и уж однозначно она производит куда лучшее впечатление, чем другая известная опера Респиги — тягомотное и мелодраматичное "Пламя", написанное куда позднее. Удачных опер-сказок не так и много, и за сказочность "Спящей красавице" вполне можно простить и то, что все партии в опере коротенькие, по сути — эпизодические, а персонажи оперы так и остаются яркими картинками, нигде по-настоящему не оживая. Ну и что: зато этих картинок много, и меняются они часто, так что ощущение сказки остается и не проходит вплоть до финала.

Куда больше раздражает, что автор порой перегибает палку по части эклектики, и это серьезно вредит восприятию. Очень странным получился образ главной героини: вот лучше бы она вообще молчала, потому что когда она начинает петь, это напоминает то ли вагнеровскую Изольду, то ли пуччиниевскую Тоску, но уж никак не сказочную принцессу. Ну разве что — принцессу Турандот, но это, все-таки, совсем другая сказка. Еще более странным получился финал, где сказочные герои начинают бодро танцевать кейкуок, начисто убивая все ощущение волшебства (замечу — вполне себе европейского волшебства!), которое до этого так тщательно создавалось. Получается, что мораль сей сказки такова: пришли американцы, всех победили, и всем стало хорошо. Вот такая вот грустная мораль эпохи смерти оперы. Мораль, которую ведущие композиторы тех времен прекрасно понимали и пытались иронически осмыслить, но почему-то от этого делается еще грустнее. Эх, красивая была сказка, вот только кончилась она кейкуоком...

Уолтер Крейн, иллюстрация к сказке Шарля Перро, 1911
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
(дир - Krzysztof Słowiński, пост - Michał Znaniecki, худ - Luigi Scoglio, Teatr Wielki, Познань, 2012)
★★★★☆

"Спящая красавица" Респиги — это вполне удачное попадание в формат "оперы-сказки", а потому и вспоминают об этой опере не так уж и редко. Спектакль из оперного театра в польском городе Познань может похвастать удачной, зрелищной постановкой, что для восприятия этой целиком рассчитанной на внешний эффект оперы — пожалуй, главное. Не обошлось и без постмодернистских вывертов: спектакль с ходу разочаровывает зрителя, начинаясь как экономичная современная постановка "в пиджаках", но потом на сцену все-таки приходит сказка, и постановка с ее приемом "волшебного экрана" очень удачно подчеркивает всю хрупкость и ирреальность происходящего на сцене чуда. Звучанию оркестра тоже не занимать красочности, а вот пение не особенно впечатляет. Не хочется даже останавливаться на конкретных недочетах: увы, в вокальном отношении это спектакль не слишком удачный. Впрочем, нечего сетовать: в наши времена с исполнением опер веристской эпохи проблемы не только в Познани, но, порой, даже в Милане и в Нью-Йорке. А ведь все равно музыка и постановка делают свое дело: позитивному впечатлению от спектакля не помешали ни проблемы с вокалом, ни принцесса с замашками Тоски, ни внезапная американщина в финале.

"Карлик" Цемлинского

★★★★★
Alexander von Zemlinsky, "Der Zwerg"
Первая постановка: 1922, Кельн
Продолжительность: 1ч 20м
Либретто на немецком языке,
Георг Кларен по сказке Оскара Уайльда "День рождения инфанты" (1891)

Статуя карлика, вилла Нани в Монселиче
© Александр Витенберг / CC-BY-SA-2.0

В день рождения испанской инфанты ей дарят слугу-карлика, который сам не знает, насколько он уродлив.

"Карлик" Цемлинского — опера совершенно удивительная и даже в чем-то уникальная. Она сохранила всю красоту и изысканность эпохи модерна, но избежала бездушия и поверхностной декоративности: это настоящая трагедия в красивой "модерновой" обертке, которая потрясает именно потому, что автор не злоупотребляет нагнетаниями трагизма, вместо этого очень тонко играя на контрастах между прекрасным и уродливым, веселым и мрачным. Это — абсолютно точное попадание в стилистику гениальной сказки Оскара Уайльда, по которой написана опера: ведь сказка Уайльда, при всей ее символистской изысканности, тоже очень трагична. Тем интересней, что Цемлинский и его либреттист Георг Кларен вовсе не следуют тексту Уайльда буквально: многие диалоги добавлены, а те, что присутствуют в сказке, почти вовсе не попали в либретто. Но это абсолютно обоснованно: жанр-то ведь совершенно другой, и опера как обычно сопротивляется любым попыткам буквального переноса драматических, а уж тем более — прозаических текстов. К примеру, концовка оперы: если бы там присутствовал диалог, которым Уайльд завершил свою сказку, финал бы произвел впечатление затянутого и смазанного, ведь Цемлинский уже все сказал музыкой. А многочисленные добавления диалогов в текст либретто также неизбежны, так как они заменяют длинные описания, и остается только удивляться, как живо и точно Георг Кларен справился с непростой задачей драматизации сказки Уайльда, нисколько не ослабив ни колоритность персонажей, ни драматическое напряжение, ни символический смысл.

Кстати, "Карлик" так и останется единственным оперным либретто за авторством Георга Кларена: он потом будет работать сценаристом в германских киностудиях, даже снимет несколько фильмов в качестве режиссера, но ничего по-настоящему значительного так и не создаст, а из числа его относительно известных работ можно упомянуть сценарий к фильму "Калиостро" 1929-го года и режиссуру фильма "Воццек" 1947-го года (не путать с более поздней версией того же "Воццека", снятой Вернером Херцогом).

Диего Веласкес, "Менины", 1656
Wikimedia Сommons / Public Domain

"Карлик" начинается как типичная опера-сказка: воздушная, красочная, с постоянной капризной сменой настроения, не дающей зрителю заскучать ни на минуту. Настоящая коробка конфет-ассорти, каждая — в яркой красивой упаковке: здесь вам и взволнованная суета в ожидании праздника, и сплетни придворных дам, и добродушное ворчание камергера-распорядителя, и пестрая процессия приглашенной на праздник знати. Тем более сильное впечатление производит вагнеровская трагедия, которая прорывается сквозь эту красивую обертку, становясь основным содержанием оперы.

Многие поздние романтики грешили бессмысленными перепевами вагнеровских идей, но в "Карлике" использование вагнеровских приемов не только обосновано, но и заставляет по-новому взглянуть на творчество Вагнера. Ведь партия Карлика написана Цемлинским для героического тенора, с абсолютно вагнеровским пафосом и надрывом. И ведь как это уместно, какое точное получается попадание в характер персонажа! Поневоле начинаешь задумываться, что вагнеровские герои, все эти Зигфриды, Тристаны и Парсифали, с их наивностью, одержимостью, с неспособностью быть понятыми окружающими людьми — они являются, в сущности, такими же уродцами, фриками, аутсайдерами, отделенными от всего остального общества непреодолимою стеной. Конечно, исходный смысл сказки Уайльда опера тоже передает, и ничуть не менее сильно, но Цемлинский, мне кажется, вложил еще один, не менее интересный смысл: "Карлик" является своего рода трагическим эпилогом вагнеровской и ницшеанской героике, которая так и осталась непонятой обществом, да и не могла бы быть по-настоящему понятой.

Так что "Карлик" Цемлинского, пусть и уступая в размерах эпопеям Вагнера (ну, все-таки карлик — он и есть карлик!), может еще поспорить с ними по глубине символического смысла и яркости исполнения. Среди опер этой эпохи слишком много красивых, но бессмысленных модернистских безделушек ("Испанский час" Равеля, "Соловей" Стравинского, "Спящая красавица" Респиги, "Любовь к трем апельсинам" Прокофьева) или беспросветно мрачных экспрессионистских нагнетаний, таких как "Саломея" Рихарда Штрауса, "Воццек" Берга, "Отмеченные" Шрекера или "Флорентийская трагедия" того же Цемлинского. "Карлик" находится где-то посредине, а потому выгодно отличается и от тех, и от других.

Диего Веласкес, "Инфанта Маргарита", ок.1665
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
(Der Zwerg - Rodrick Dixon, Donna Clara - Mary Dunleavy, Chita - Gusan B.Anthony, Don Estoban - James Johnson - дир. James Conlon, пост. Darko Tresnjak, Los Angeles Opera Orchestra, Лос-Анджелес, 2008)

★★★★★

Исполнение "Карлика" в Лос-Анджелесской опере в 2008 году сложно перехвалить: это редчайший случай оперного спектакля, который вообще лишен недостатков. Каплей дегтя в бочке меда тут является невнятная опера Ульмана "Разбитый кувшин", поставленная "в нагрузку" в качестве первого действия того же спектакля. Что же касается самого "Карлика", то тут все превосходно. Красочная постановка вдохновенно иллюстрирует содержание оперы, не привнося никаких дополнительных "паразитных" смыслов. Певцы хорошо подходят к своим партиям внешне, хорошо играют и ничуть не хуже — поют. А главное, исполнитель заглавной партии, Родрик Диксон, оказывается абсолютным попаданием в характер персонажа, уже с первых звуков завоевывая внимание слушателя. Диксон порой чуть гнусавит, но это лишь мелкая придирка, которая с лихвой искупается темпераментностью исполнения, красотой и тревожным звучанием голоса. Диксон принадлежит к тому редкому подвиду вагнеровских теноров, которые, при всей мощи голоса, звучат по-особенному трагично, как-то по-экспрессионистски изломанно, грустно. Тут вспоминается Джесс Томас и Вольфганг Виндгассен, вот только у Диксона, пожалуй, даже большая палитра голосовых красок, и еще более красивый, трепещуще-скрипичный тембр. Увы, даже после такого удачнейшего исполнения "Карлик" Цемлинского так и не стал ставиться в оперных театрах чаще, но в этом вряд ли есть вина Джеймса Конлона, Родрика Диксона и других участников этого спектакля — уж они-то выполнили свою работу на "отлично".

"Птицы" Браунфельса


★★★★☆
  W.Braunfels, "Die Vögel"
Первая постановка: 1920, Мюнхен
Продолжительность: 1ч 30м
Либретто на немецком языке написано самим композитором
по мотивам пьесы Аристофана (414 до н.э.)

Мастер из Навкратиса, "Зевс и орел", около 560 до н.э.
Wikimedia Сommons / Public Domain

Хитрец Писфетер убеждает птиц восстать против замысла богов и построить огромную крепость в небесах

Германия после Первой мировой войны вступила в эпоху экономической нестабильности и напряженной политической борьбы. Эпоху, когда ощущение грядущей диктатуры и близящейся войны буквально витало в воздухе. Неудивительно, что именно в эпоху Веймарской республики сюжет бессмертной пьесы Аристофана о демагоге, захватывающем власть в царстве птиц, оказался необычайно актуальным, а написанная на этот сюжет опера "Птицы" завоевала немалую популярность.

"Птицы" — это самое известное сочинение Вальтера Браунфельса, музыка которого практически не исполнялась во времена Третьего рейха по причине еврейского происхождения композитора, но в наше время потихоньку возвращается на оперную сцену. Партитура "Птиц" писалась на протяжении всей Первой мировой войны и, видимо, автор прежде всего писал свою оперу о крахе кайзеровской Германии. Но история повторилась дважды, и второй раз — еще более страшно, так что "Птицы" оказались очень даже актуальны и в год своей премьеры, в 1920-м.

По насыщенной красками оркестровке, отсутствию ярко выраженных мелодий и очевидному влиянию позднего Вагнера "Птицы" довольно типичны для немецкой оперы того времени. Тем не менее, к чести Браунфельса, он развивает вагнеровские традиции в достаточно неожиданном направлении, в сторону большей условности, гротеска и сатиры. Все это присутствует и у Вагнера, но часто оказывается незамеченным — хотя многие эпизоды "Кольца" и "Мейстерзингеров" можно интерпретировать именно так. У Браунфельса условность уже настолько велика, что ее невозможно не заметить.

Мастер всадников, "Всадник и птицы", 550-530 до н.э.
Wikimedia Сommons / Public Domain

Опера Браунфельса — странная ирреально-психопатическая сказка, в музыке которой очень многое основано на звукоподражании птичьему пению. Тут надо сказать немало лестных слов в адрес одноименной комедии Аристофана, по которой поставлена опера. Уже в самой этой пьесе немало эпизодов, требующих пения или музыкального сопровождения, так что этот шедевр древнегреческой комедии дает превосходную пищу для композиторской фантазии. В первом действии оперы Браунфельс весьма удачно всем этим пользуется, создав этакую сюрреалистическую музыкальную клоунаду, которая иногда, как порою и сон, становится жутковатой и далеко не такой веселой, какой поначалу казалась. Однако, чтобы подчеркнуть антитоталитарные и антиутопические мотивы пьесы Аристофана, Браунфельс существенно переиначил концовку, превратив оперу в мрачноватую притчу об итогах Первой мировой войны. В чем-то опера оказалась пророческой: сосредоточившись на типических чертах возникновения любой тоталитарной и патологически агрессивной идеологической системы, Браунфельс написал оперу, куда лучше применимую к событиям Второй мировой войны, а не Первой, так что художественному чутью Браунфельса остается только удивляться.

К сожалению, именно вторая половина оперы, в которой Браунфельс совсем уж далеко удаляется от сюжета пьесы Аристофана, оказывается довольно-таки натянута и слабовата в драматургическом плане: чего стоит одно появление совершенно не мифологического Прометея, выступающего здесь в роли мрачного вестника богов, как будто это не Прометей, а Странник из первого действия "Зигфрида" (в отличие от аристофановского Прометея, который является врагом богов и помогает птицам в их начинании). Да и вообще на фоне общей шизофреничности музыки оперы вся эта мрачноватая угроза кажется какой-то ирреальной и в конце концов рассеивается в воздухе, оказавшись не центром драматической композиции, а еще одной краской в общей картине, возможно — отзвуком вагнеровских трагических бурь. Эх, чуть бы побольше серьезности, чуть больше трагизма, чуть больше сострадания к персонажам — и тогда бы эта линия "сыграла". Но увы, ничего подобного не происходит, и опера так и заканчивается как гротескная, забавная и достаточно "сытая" экстраваганца, которая могла бы стать пророчеством, да не стала. А еще "Птицы" примечательны длинной колоратурной партией для сопрано, которую очень не часто обнаружишь в опере 20-го века — правда, "Соловей" Стравинского был еще раньше, но и Браунфельс очень удачно и изобретательно использует колоратуры для придания музыке капризно-абсурдного колорита. В целом же "Птицы" Браунфельса — это очень достойный и своеобразный представитель немецкой оперы 1920-х, не стопроцентно удачный, но заслуживающий внимания.

"Геракл освобождает Прометея"
Wikimedia Сommons / Public Domain

Исполнения:
(Hoffegut - Lance Ryan, Ratefreund - Giorgio Surjan, Zeus/Adler - Riccardo Ferrari, Prometheus - Petri Lindroos, Wiedhopf - Markus Werba, Nachtigall - Katarzina Dondalska, Zaunschlüpfer - Annamaria Dell'Oste - дир. Roberto Abbado, реж. Giancarlo Cobelli, худ. Maurizio Balo, 2007, Кальяри)
★★★☆☆

Запись 2007-го года из Кальяри идеальной назвать нельзя, и прежде всего — потому, что участвующие в ней известные певцы не вполне прониклись музыкой и регулярно в нее не попадают. Правда, для Джорджо Сурьяна это — скорее правило, чем исключение, с музыкальностью этого певца всегда были проблемы, но за счет мощного голоса и умения не сбиваясь петь полным голосом в быстром темпе его исполнение нельзя назвать совсем уж неудачным. А вот Лэнс Райан — певец достаточно музыкальный, и неровное исполнение им теноровой партии в "Птицах" вызвана скорее уж недостатком репетиций — хотя мощный голос и красивое героическое звучание он демонстрирует и здесь. Сходные проблемы испытывает и финский бас Петри Линдроос в партии Прометея, да и баритон Маркус Верба в партии Удода тоже неровен, но поет получше, и его недочеты отчасти искупает красивое полетное звучание голоса. Поэтому самым выдающимся участником записи оказывается польская сопрано Катаржина Дондальска, сполна продемонстрировавшая колоратурную технику в партии Соловья. Эффектная постановка удачно подчеркивает гротескность музыки, хотя некоторые "находки" слишком уж надуманны и вызывают скорее раздражение: все-таки на сцене не должны появляться непонятные "немые" персонажи, введенные в постановку с малопонятными для зрителя целями и напрямую не привязанные к сюжету. В целом же этой записи недостает координированности и элементарной дисциплины — впрочем, музыка Браунфельса сложна для исполнения, и может быть лучше слушать ее в студийной записи, а не в трансляции с живого спектакля.