Показаны сообщения с ярлыком символизм. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком символизм. Показать все сообщения

"Пламя солнца" Зигфрида Вагнера

★★★★
Siegfried Wagner, "Sonnenflammen"
Первая постановка: 1918, Дармштадт
Продолжительность: 2ч 15м
Либретто на немецком языке написано самим композитором


Жан-Жозеф Бенжамен-Констан, фрагмент картины "Тронный зал в Византии"
Wikimedia Сommons / Public Domain

Зигфрид Вагнер, сын великого Рихарда Вагнера, был известен как дирижер, руководитель фестиваля в Байрёйте, а также как композитор. “Пламя солнца” — это одна из его наиболее амбициозных опер: историческая эпопея, посвященная взятию Константинополя крестоносцами. Как и отец, Зигфрид Вагнер сам писал либретто своих опер, они также наполнены глубокой символикой и оказывались во многом пророческими. Вот и в написанном в 1912-м году “Пламени солнца” в образе условной упадочной “Византии” ясно угадывается Европа эпохи модерна, погрязшая в погоне за удовольствиями и бессильная противостоять нарастающей волне милитаризма. По подходу “Пламя солнца” удивительно близко фильму Феллини “И корабль плывет...”: это тоже трагикомедия, в которой Византия эпохи модерна гибнет весело, с песнями, пиршествами и танцами, до последнего отказываясь замечать признаки собственной гибели.

Вообще зная оперу той поры, можно было бы предположить, что композитор, взявшийся за подобный сюжет, стал бы сгущать краски, выдав нечто депрессивно-экспрессионистское наподобие “Электры” Рихарда Штрауса или “Нерона” Арриго Бойто. Однако Вагнер-младший избирает совсем другой подход: он делает упор на лирике и эксцентрике, Византия при всем ее упадничестве изображена вовсе не отвратительной, и даже вроде бы основной антагонист оперы, император Алексей, изображен скорее с сочувствием, как талантливый человек, который оказался рабом собственных страстей и растратил жизнь впустую, оказавшись не в силах помочь ни себе, ни своей стране. Ностальгия по “прекрасной эпохе” здесь пересиливает обличение ее декадентства, и такой подход, конечно же, по-своему выразителен и ярок. Пожалуй, основная проблема оперы — то, что для удачной трагикомедии здесь все-таки не хватило черной краски, опера получилась слишком уж легковесной, Вагнер-композитор не смог реализовать всю глубину замысла Вагнера-либреттиста. И здесь надо вспомнить, что перед нами — далеко не самая популярная опера Зигфрида Вагнера, а как композитор он приобрел известность прежде всего своими операми-сказками, ориентированными на детскую аудиторию. Вот для опер-сказок подобный легкий и эксцентричный иллюстративный подход как нельзя к месту, в то время как в “Пламени солнца” некоторое утяжеление музыкального языка прямо-таки напрашивается, даже несмотря на наличие действительно трагично написанных эпизодов.

Очень интересен и ярок главный герой оперы, Фридолин, который нарушил рыцарские обеты и вместо участия в крестовом походе оказался вовлечен в пустой водоворот византийской придворной жизни. Здесь опять же чувствуется, что речь идет вовсе не о Византии, а Фридолин олицетворяет типичного героя-индивидуалиста эпохи модерна на закате этой эпохи, который упорно отказывается идти в ногу вместе со всеми, чтобы  строить великое будущее. Фридолина можно понять, так как любители идти в ногу, которых в “Пламени солнца” олицетворяют крестоносцы, изображены без особого сочувствия: это явный шарж на немецкий милитаризм. Идти в ногу проще, но Фридолин отказывается выбрать этот путь и в то же время не может найти никакой другой, погрязая все глубже в трясине гедонизма и постепенно теряя человеческое достоинство. Так Зигфрид Вагнер еще в 1912-м очень точно угадал и изобразил этический выбор, который будет стоять перед многими в эпоху до и после Первой Мировой войны, причем речь тут идет не только о Германии, ведь Фридолин уж очень напоминает русских белоэмигрантов, которые отказываются маршировать в рядах еще одних ярковыраженных “крестоносцев” — большевиков — и постепенно спиваются и нищают в каком-нибудь Париже или Стамбуле.

Миниатюра 15-го века, изображающая взятие Константинополя
Wikimedia Сommons / Public Domain

Еще одна центральная тема “Пламени солнца” — тема шутовства. Шутом здесь является не только придворный шут Гомелла, которому в сюжете оперы отведена значительная роль, но и император Алексей, и весь его двор. Эпидемия шутовства со временем заражает и главного героя оперы, и именно она приводит Византию к крушению, как болезнь отрицания и высмеивания любых идеалов, полная утрата морального стержня. Однако Зигфрид Вагнер далек от морализма и одностороннего обличения упаднического режима: напротив, декадентская “Византия” оказывается во многом симпатичнее, чем то, что грозит прийти ей на смену.

В музыке оперы Зигфрид Вагнер использует отцовскую систему лейтмотивов, что представляется вполне естественным выбором для такой типично символистской оперы, как “Пламя солнца”. Однако Вагнер-младший отходит от характерных для позднего Рихарда Вагнера принципов “бесконечной мелодии”, делает оркестровку более легкой, а музыку — более простой и доступной. Сложно отказать Зигфриду Вагнеру в наличии мелодического дара: одними из лучших эпизодов оперы становятся красивые лирические арии в отцовской традиции, в духе романса Вольфрама или соответствующих эпизодов из партий Лоэнгрина и Вальтера фон Штольцинга. Музыкальная эксцентрика в “Пламени солнца” тоже получилось убедительной: особенно ярка партия шута Гомеллы, который явно является родственником подобных персонажей из опер Вагнера, и прежде всего Миме. Очень удачна и пейзажно-лирическая увертюра к опере, где опять же отцовская традиция чувствуется очень сильно. А вот традиционных для опер Рихарда Вагнера трагизма и героики вы в “Пламени солнца” не найдете: не то они вообще были Вагнеру-младшему чужды, не то — намеренно изгнаны им из композиторской палитры. Из отклонений от отцовской традиции стоит отметить значительно большее влияние венской оперетты вообще и венского вальса в частности — впрочем, это влияние не настолько сильно, чтобы автора можно было заподозрить в легковесности и популизме, и скорее привносит в музыку новые яркие краски. Не обошлось в “Пламени солнца” и без влияния Рихарда Штрауса, причем прежде всего — не “Саломеи” с “Электрой”, а легкого, импозантного и ироничного стиля “Кавалера розы”.

К чести Вагнера-младшего, манией величия он не страдал, к собственному композиторскому творчеству относился достаточно критически и “административный ресурс” Байрёйтского фестиваля для саморекламы своих опер не использовал: несмотря на то, что он долгие годы был руководителем Байрёйтского фестиваля, ни одна из его опер не была впервые поставлена в Байрёйте. Премьера “Пламени солнца” долго откладывалась из-за Первой мировой войны и в итоге состоялась в относительно небольшом городе Дармштадт, который сложно назвать центром немецкой музыкальной жизни. Популярной эта опера не стала, однако в наши дни она исполнялась как минимум дважды и продолжает вызывать интерес, что и неудивительно при такой глубине образов и яркости музыки. Зигфрид Вагнер безусловно унаследовал от отца пророческий дар и умение интересно играть символами, и даже если “Пламени солнца” и не хватает трагизма “Гибели богов”, эта опера все равно получилась очень интересной.

Гюстав Доре, "Вход крестоносцев в Константинополь"
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:

(Emperor Alexios - Uli Bützer, Empress Irene - Rebecca Broberg, Fridolin, a Franconian Knight - Giorgio Valenta, Albrecht, his Father / Beggar / Soothsayer - Steven Scheschareg, Gomella, Court Jester - Dirk Mestmacher, William Wallace, Iris, his Daughter - Julia Reznik, Eustachia - Maarja Purga, Ritter Gottfried / Der Gesandte Venedigs - Robert Fendl - Munich PPP Music Theatre Instrumental Ensemble, Bayreuth Digital Orchestra, дир. Ulrich Leykam, пост. Peter P. Pachl, видео Robert Pflanz, костюмы Christian Bruns, Kulturbuehne Reichshof Bayreuth, 2020, Marco Polo: 2220007 DVD)

★★★☆☆

Байрёйтская постановка “Пламени солнца” явилась инициативой Петера Пахля, известного специалиста по творчеству Зигфрида Вагнера. Сам Пахль выступил в качестве режиссера — впрочем, помимо сценической постановки есть здесь еще и видеоряд за авторством Роберта Пфланца, который выводится на заднем плане. Постановка не сулит особых сюрпризов, она относительно неплохо иллюстрирует происходящее, хотя невысокий бюджет проекта дает о себе знать. Куда интереснее смотреть на видео, которое активно использует цитаты из немых фильмов той поры, порой весьма остроумно, хотя погружения в действие этот прием не добавляет, наоборот, скорее уж добавляет этакой постмодернистской отстраненности, которой в наше время и так хватает в каждой второй оперной постановке. Обращает на себя внимание невысокое качество звука, и, видимо, виной тому не только работа звукооператоров, но и неприспособленность помещения: спектакль проходит не в знаменитом байрёйтском “Фестшпильхаусе”, а в скромном зале бывшего кинотеатра. Сомнительной новацией выглядит замена полноценного симфонического оркестра на имитирующие оркестр синтезаторы: быть может, при должном тщании это и можно было бы сделать удачно, но в данном случае аккомпанемент выглядит бесцветным и плоским, причем особенно страдает звучание духовых инструментов. Впрочем, наличие “цифрового оркестра” — прежде всего вынужденная мера, призванная сэкономить бюджет спектакля, и в итоге не она оказывается основной проблемой этой записи. Проблем здесь и без того масса, и прежде всего с исполнением вокальных партий, начиная от еле слышного императора Алексея (Ули Бютцер) и звеняще-резкой, начисто лишенной харизмы Ирис (Юлия Резник). Впрочем, не все так беспросветно: несмотря на определенные проблемы с дыханием, стоит поблагодарить Стивена Шешарега за глубокую и многогранную проработку партию Альбрехта, да и тенор Джорджо Валента в партии Фридолина произвел неплохое впечатление приятным мягким тембром голоса — правда, этому певцу ощутимо не хватало мощи звука. Определенно лучшее в этой записи — это исполнение партии шута Гомеллы дуэтом Дирка Местмахера и Уильяма Уоллеса: Местмахер так же уверенно сыграл этого персонажа на сцене, как Уоллес — озвучил его за сценой. Особенно подкупает, что Уоллес не опустился до банального комикования, исполняя Гомеллу чистым, полнозвучным тенором и демонстрируя прекрасное понимание крайне своеобразной ритмики этой партии. В целом впечатление от спектакля, конечно же, смазанное, но будем считать это неплохим началом для знакомства с творчеством Зигфрида Вагнера, тем более что со сложным и насыщенным по сюжету “Пламенем солнца” тяжеловато знакомиться в аудиоварианте, как бы хорошо в нем не пели. Ну а администрации знаменитого Байрёйтского фестиваля давно пора бы вспомнить о незаурядном композиторе, который был руководителем этого фестиваля долгие годы, и хотя бы из благодарности включить какую-нибудь из его опер в свою программу.

(Iris – Eva Bátori, Fridolin – Richard Brunner, Alexios – Roman Trekel, Gomella – Niels Giesecke, Irene – Michaela Schneider, Albrecht – Jürgen Trekel, Eustachia – Ulrike Schneider, Gottfried – Ulrich Studer - Halle Opera House Orchestra & Chorus, дир. Roger Epple, CPO B000CETZ96, 2CD)

★★★★☆

Современная аудиозапись с идеальным качеством звука, с богатым и ярким звучанием оркестра. Баритон Роман Трекель, самый известный из занятых в этом исполнении певцов, действительно очень харизматичен, зловещ и по-своему трогателен в партии Императора Алексея. Надо признаться, что исполнение весьма ровное, пусть и не потрясающее: Ева Батори (Ирис) царственно-величава, хотя и не слишком трогательна, Ричард Бруннер (Фридолин) несмотря на несколько гортанный тембр голоса смог подкупающе искренне передать всю трагедию своего героя, а Юрген Трекель (Альбрехт) впечатляюще мощно протрубил партию его отца-крестоносца. Пожалуй, слабее других оказывается Нильс Гизеке в партии шута Гомеллы, который исполняет ее слишком слащаво-церемонно и оказывается несравнимо слабее Уильяма Уоллеса из более поздней видеозаписи оперы. Зато здесь, к счастью, обошлось без “цифрового оркестра” и прочих многочисленных недостатков байрёйтского спектакля, так что обе записи прекрасно дополняют друг друга.

"Дальний звон" Шрекера

F.Schreker, "Der ferne Klang"
Первая постановка: 1912, Франкфурт
Продолжительность: 2ч 35м
Либретто на немецком языке написано самим композитором

Адольф фон Менцель, "Портрет сестры"
Wikimedia Сommons / Public Domain

Главный герой оперы — начинающий композитор. Ему то и дело чудится какой-то “дальний звон”, который он обязательно должен выразить в музыке. Он решает уехать из маленького немецкого городка, в котором живет, оставив возлюбленную, которая вынуждена сбежать из дома от отца-алкоголика и деспотичной матери.

Замечательный и очень популярный в свое время австрийский композитор Франц Шрекер в конце жизни сделался объектом нацистской травли, а его оперы в Третьем рейхе перестали исполняться. После Второй мировой его творчество оказалось фактически забыто, но теперь его оперы постепенно возвращаются к зрителю. Нам, похоже, еще предстоит осмыслить истинное место Шрекера в истории музыки, поскольку современные статьи, пытаясь определить стиль этого композитора, пестрят нагромождениями десятков “измов”, от натурализма до романтизма и экспрессионизма, вызывая обманчивое ощущение, что произведения этого композитора эклектичны по своей природе. На самом деле это не так: произведения Шрекера обладают высокой степенью цельности и яркой индивидуальностью, и, на мой взгляд, стилистически оперы Шрекера — это прежде всего и в первую очередь символизм. Более того, можно сказать, что Франц Шрекер был самым значительным представителем символизма в оперном жанре после отца-основателя оперного символизма, Рихарда Вагнера. Да, сам Шрекер старательно открещивался от влияния Вагнера, и некоторые тонкости действительно отличают его музыку от музыки великого автора “Кольца Нибелунгов”, но в целом, в основе своей, его оперы куда ближе к операм Вагнера, чем оперы таких его современников, как Пуччини, Дебюсси или Рихард Штраус.

Это подтверждает и опера Шрекера “Дальний звон”, которая и принесла композитору широкую известность. Подтверждает — даже несмотря на то, что здесь, в отличие от большинства других опер Шрекера, нет привычных для символизма красочных декораций, относящихся к далекому прошлому. Уникальность “Дальнего звона” в том, что здесь вагнеровский музыкальный язык, со всей его красочностью и героикой, использован для передачи вполне реалистической современной истории о жизни художника, и использован очень удачно. Впрочем, реализм “Дальнего звона” — это совершенно особенный реализм, своего рода “реализм символиста”. Опера очень многопланова и вполне может быть воспринята как символистская притча. К арсеналу приемов символизма Шрекер прибегает и для решения отдельных эпизодов, к примеру, самая известная ария из этой оперы — "In einem Lande ein bleicher König" — также представляет собой символистскую мини-притчу, а героям в их мечтаниях то и дело чудятся феи и русалки. Тем не менее, “Дальний звон” — это прежде всего очень удачно рассказанная реалистическая история, причем не обошлось и без влияния русской литературы — в частности, влияние романов Достоевского на либретто этой оперы Шрекера достаточно очевидно. В результате, при всей “немецкости”, любой ценитель российского Серебряного века воспримет “Дальний звон” как нечто свое и родное, очень уж сродни он другим сочинениям на стыке символизма и реализма — прежде всего, пьесам Александра Блока “Незнакомка” и “Песня судьбы”, а также некоторым произведениям Леонида Андреева и Алексея Ремизова. Эта созвучность наверняка сыграла свою роль в том, что “Дальний звон” был поставлен и в СССР: это произошло в 1925-м году в Мариинском театре в Ленинграде.

Эрнст Людвиг Кирхнер, "Таверна"
Wikimedia Сommons / Public Domain

Как и Блок в своих стихах и пьесах, Шрекер не жалеет резких красок для острогротескных бытовых зарисовок, выдержанных фактически в эстетике экспрессионизма. Речь идет прежде всего о сценах в середине первого действия и в начале третьего: здесь уже явно чувствуются зачатки стиля, в котором будут написаны оперы Альбана Берга, и после этого уже не удивляешься, узнав, что Шрекер и Берг были хорошо знакомы друг с другом, более того — Берг даже участвовал в подготовке партитуры “Дальнего звона”. Однако и в трактовке гротескного Шрекер выступает как последовательный продолжатель дела Вагнера, так как опера не превращается в одну огромную карикатуру, и гротескное здесь присутствует прежде всего для того, чтобы оттенять высокое.

И, пожалуй, самое важное. В опере “Дальний звон” необыкновенно удачно показана психология творчества как процесса тиранического, изматывающего, не щадящего ни создателя, ни близких к нему людей. В этом смысле опера является весьма выразительной иллюстрацией к знаменитой статье Карла Густава Юнга “Об отношении аналитической психологии к поэзии”, написанной 10 лет спустя после премьеры оперы, в 1922-м. Здесь Юнг как раз и пишет что “нерожденное произведение в психике художника - это природная сила, которая находит выход как благодаря тираническому могуществу, так и удивительной изворотливости самой природы, совершенно равнодушной к судьбе человека, который для нее представляет лишь средство”. И добавляет: “момент возникновения мифологической ситуации всегда характеризуется особенной эмоциональной интенсивностью: словно в нас затронуты никогда ранее не звеневшие струны, о существовании которых мы совершенно не подозревали.” Ну как тут не подумать, что на подобные мысли великого психолога и философа навел как раз образ “дальнего звона”, центральный для этой оперы Шрекера! И снова надо отметить уникальный сплав реализма и символизма, вообще характерный для “Дальнего звона”: с одной стороны, вынесенный в заглавие оперы образ позволяет очень точно обрисовать психологию героя, с другой стороны, становится символом творчества вообще. Все это лишний раз подтверждает, что “Дальний звон” Шрекера — опера очень значительная, а во многом — просто уникальная, и вполне достойна появляться на сценах театров не реже, чем любая из опер его современника Рихарда Штрауса. А может быть и чаще.

Макс Слефогт, "Танец смерти"
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
(Grete: Agneta Eichenholz, Fritz: Daniel Johansson, Old Graumann’s Wife/An Old Woman/A Spanish Girl/Waitress: Miriam Treichl, A bad actor / An actor: Jeremy Carpenter, Dr Vigelius / The baron: Lars Arvidson, The count / Rudolf: Ola Eliasson, The chevalier / A dubious individual: Klas Hedlund - дир. Stefan Blunier, пост. Christof Loy, худ. Raimund Orfeo Voigt, 2019, Royal Swedish Opera, Стокгольм)
★★★★★

Интерес к творчеству Шрекера в наши дни, похоже, действительно растет. В 2020-м году публику порадовали аж двумя общедоступными видеозаписями опер Шрекера: “Дальний звон” и “Кузнец из Гента”. “Дальний звон” из Стокгольма — спектакль действительно сильный: тот самый случай, когда слаженная команда за счет огромной самоотдачи и умелого использования ресурсов добивается куда большего, чем иные высокобюджетные постановки с участием раскрученных знаменитостей. Шведская королевская опера, судя по всему, вообще делает ставку на местных шведских певцов, и это у театра неплохо получается: многочисленные партии оперы исполнены как минимум неплохо, при этом из певцов-“легионеров” в спектакле задействован разве что англичанин Джереми Карпентер, да и тот живет в Швеции уже много лет. Зато приглашены дирижер (швейцарец Штефан Блюнир) и режиссер-постановщик (немец Кристоф Лой), к чьей работе нет ни малейших нареканий, особенно порадовала постановка, в которой обошлось без глупых анахронизмов и попыток переврать авторскую концепцию: сильные находки присутствуют, но они удачно вписаны в образный мир оперы и не пытаются заслонить его собой. Что же касается певцов, то исполнителям центральных партий, при очень удачной актерской игре, красивом тембре и отличном понимании стилистики исполняемой ими музыки, чуть не хватало силы голоса в самые ответственные моменты, что, конечно же, слегка испортило общее впечатление, но лишь немного. Это относится и к Агнете Айхенхольц (Грета), и Даниелу Йохансону (Фриц), и к Ларсу Арвидсону (Вигелиус), и, отчасти, к Ола Элиасону (Барон), чье исполнение, впрочем, особенно запоминается за счет выверенных интонаций и обилия голосовых красок. При этом не стоит забывать о целой галерее второстепенных персонажей, которые исполнены просто великолепно: здесь и зловещая Старуха (Мириам Трайхль), и легкомысленный Шевалье (Клас Хедлунд), и разудалый Актер (уже упомянутый Джереми Карпентер). Все это прибавляет дополнительных красок опере и дополнительных плюсов спектаклю, лишний раз подчеркивая, что “Дальний звон” Шрекера — опера глубокая, многоплановая, благодарная для интерпретации, и то, что она крайне редко исполняется, вовсе не делает ее хуже.

"Король Рогер" Шимановского

★★★★☆
  Karol Szymanowski, "Król Roger"
Первая постановка: 1926, Варшава
Продолжительность: 1ч 30м
Либретто на польском языке Ярослава Ивашкевича

Палатинская капелла Норманнского дворца в Палермо, XII в.
 © Urban / Wikimedia Сommons / CC-BY-3.0

Сицилийский король Рогер встречает странного пастуха, знакомство с которым заставляет короля по-новому взглянуть на мир

Вторая и последняя опера польского композитора Кароля Шимановского была написана им на либретто его дальнего родственника Ярослава Ивашкевича — того самого Ивашкевича, экранизации произведений которого ("Мать Иоанна от ангелов" Кавалеровича и "Барышни из Вилько" Вайды) стали классикой польского кинематографа. Подобно "Тангейзеру", центральным для оперы "Король Рогер" является конфликт христианства и язычества, но предпочтения Шимановского и Ивашкевича явно находятся на стороне язычества, а оперу можно рассматривать как попытку создать этакий современный эквивалент античных дионисийских мистерий, призванный раскрепостить человека и вернуть ему ощущение единства с природой и миром. Со своим декадентским эстетством Шимановский пришелся бы ко двору где-то в году 1903-м, а в 1926-м опера выглядела скорее архаизмом, отзвуком былой и давно ушедшей эпохи. Томный, неспокойный, чувственный и таинственный импрессионизм Шимановского по-настоящему волнует только в первом действии, где он очень интересно противопоставляется христианским церковным песнопениям, а вот вакханалия получилась ужасно вялой, да и вообще своей загадочной и страшноватой музыкой Шимановский скорее уж вызовет у слушателя новые психозы, а вовсе не поможет отделаться от старых.

Дионис, рельеф с Памятника Лисикрата, 334 г. до н.э.
Wikimedia Сommons / Public Domain

Исполнения:
(Andrzej Dobber, Aleksandra Buczek, Pavlo Tolstoy — дир. Ewa Michnik, реж. Mariusz Trelinski, Вроцлавская опера, 2006)
★★★☆☆

Спектакль "Короля Рогера" из Вроцлавской оперы вроде бы и неплох, но вызывает навязчивое подозрение, что эту оперу можно исполнить куда лучше. Прежде всего, не помогает восприятию осовремененная постановка, оригинальная, но радикально меняющая образный ряд, а порою — и смысл происходящих на сцене событий. Еще больше вредит музыке монотонное исполнение партии Пастыря Павло Толстым, из-за которого требуемого христианско-языческого антагонизма так и не возникает. Впрочем, добротный драматический басобаритон Анджей Доббер немало постарался, чтобы хотя бы личная драма его героя прозвучала в полный голос, да и Александра Бучек в партии Роксаны очень неплоха, но запись все равно "рассыпается", теряет оформленность и смысл.

"Карлик" Цемлинского

★★★★★
Alexander von Zemlinsky, "Der Zwerg"
Первая постановка: 1922, Кельн
Продолжительность: 1ч 20м
Либретто на немецком языке,
Георг Кларен по сказке Оскара Уайльда "День рождения инфанты" (1891)

Статуя карлика, вилла Нани в Монселиче
© Александр Витенберг / CC-BY-SA-2.0

В день рождения испанской инфанты ей дарят слугу-карлика, который сам не знает, насколько он уродлив.

"Карлик" Цемлинского — опера совершенно удивительная и даже в чем-то уникальная. Она сохранила всю красоту и изысканность эпохи модерна, но избежала бездушия и поверхностной декоративности: это настоящая трагедия в красивой "модерновой" обертке, которая потрясает именно потому, что автор не злоупотребляет нагнетаниями трагизма, вместо этого очень тонко играя на контрастах между прекрасным и уродливым, веселым и мрачным. Это — абсолютно точное попадание в стилистику гениальной сказки Оскара Уайльда, по которой написана опера: ведь сказка Уайльда, при всей ее символистской изысканности, тоже очень трагична. Тем интересней, что Цемлинский и его либреттист Георг Кларен вовсе не следуют тексту Уайльда буквально: многие диалоги добавлены, а те, что присутствуют в сказке, почти вовсе не попали в либретто. Но это абсолютно обоснованно: жанр-то ведь совершенно другой, и опера как обычно сопротивляется любым попыткам буквального переноса драматических, а уж тем более — прозаических текстов. К примеру, концовка оперы: если бы там присутствовал диалог, которым Уайльд завершил свою сказку, финал бы произвел впечатление затянутого и смазанного, ведь Цемлинский уже все сказал музыкой. А многочисленные добавления диалогов в текст либретто также неизбежны, так как они заменяют длинные описания, и остается только удивляться, как живо и точно Георг Кларен справился с непростой задачей драматизации сказки Уайльда, нисколько не ослабив ни колоритность персонажей, ни драматическое напряжение, ни символический смысл.

Кстати, "Карлик" так и останется единственным оперным либретто за авторством Георга Кларена: он потом будет работать сценаристом в германских киностудиях, даже снимет несколько фильмов в качестве режиссера, но ничего по-настоящему значительного так и не создаст, а из числа его относительно известных работ можно упомянуть сценарий к фильму "Калиостро" 1929-го года и режиссуру фильма "Воццек" 1947-го года (не путать с более поздней версией того же "Воццека", снятой Вернером Херцогом).

Диего Веласкес, "Менины", 1656
Wikimedia Сommons / Public Domain

"Карлик" начинается как типичная опера-сказка: воздушная, красочная, с постоянной капризной сменой настроения, не дающей зрителю заскучать ни на минуту. Настоящая коробка конфет-ассорти, каждая — в яркой красивой упаковке: здесь вам и взволнованная суета в ожидании праздника, и сплетни придворных дам, и добродушное ворчание камергера-распорядителя, и пестрая процессия приглашенной на праздник знати. Тем более сильное впечатление производит вагнеровская трагедия, которая прорывается сквозь эту красивую обертку, становясь основным содержанием оперы.

Многие поздние романтики грешили бессмысленными перепевами вагнеровских идей, но в "Карлике" использование вагнеровских приемов не только обосновано, но и заставляет по-новому взглянуть на творчество Вагнера. Ведь партия Карлика написана Цемлинским для героического тенора, с абсолютно вагнеровским пафосом и надрывом. И ведь как это уместно, какое точное получается попадание в характер персонажа! Поневоле начинаешь задумываться, что вагнеровские герои, все эти Зигфриды, Тристаны и Парсифали, с их наивностью, одержимостью, с неспособностью быть понятыми окружающими людьми — они являются, в сущности, такими же уродцами, фриками, аутсайдерами, отделенными от всего остального общества непреодолимою стеной. Конечно, исходный смысл сказки Уайльда опера тоже передает, и ничуть не менее сильно, но Цемлинский, мне кажется, вложил еще один, не менее интересный смысл: "Карлик" является своего рода трагическим эпилогом вагнеровской и ницшеанской героике, которая так и осталась непонятой обществом, да и не могла бы быть по-настоящему понятой.

Так что "Карлик" Цемлинского, пусть и уступая в размерах эпопеям Вагнера (ну, все-таки карлик — он и есть карлик!), может еще поспорить с ними по глубине символического смысла и яркости исполнения. Среди опер этой эпохи слишком много красивых, но бессмысленных модернистских безделушек ("Испанский час" Равеля, "Соловей" Стравинского, "Спящая красавица" Респиги, "Любовь к трем апельсинам" Прокофьева) или беспросветно мрачных экспрессионистских нагнетаний, таких как "Саломея" Рихарда Штрауса, "Воццек" Берга, "Отмеченные" Шрекера или "Флорентийская трагедия" того же Цемлинского. "Карлик" находится где-то посредине, а потому выгодно отличается и от тех, и от других.

Диего Веласкес, "Инфанта Маргарита", ок.1665
Wikimedia Сommons / Public Domain


Исполнения:
(Der Zwerg - Rodrick Dixon, Donna Clara - Mary Dunleavy, Chita - Gusan B.Anthony, Don Estoban - James Johnson - дир. James Conlon, пост. Darko Tresnjak, Los Angeles Opera Orchestra, Лос-Анджелес, 2008)

★★★★★

Исполнение "Карлика" в Лос-Анджелесской опере в 2008 году сложно перехвалить: это редчайший случай оперного спектакля, который вообще лишен недостатков. Каплей дегтя в бочке меда тут является невнятная опера Ульмана "Разбитый кувшин", поставленная "в нагрузку" в качестве первого действия того же спектакля. Что же касается самого "Карлика", то тут все превосходно. Красочная постановка вдохновенно иллюстрирует содержание оперы, не привнося никаких дополнительных "паразитных" смыслов. Певцы хорошо подходят к своим партиям внешне, хорошо играют и ничуть не хуже — поют. А главное, исполнитель заглавной партии, Родрик Диксон, оказывается абсолютным попаданием в характер персонажа, уже с первых звуков завоевывая внимание слушателя. Диксон порой чуть гнусавит, но это лишь мелкая придирка, которая с лихвой искупается темпераментностью исполнения, красотой и тревожным звучанием голоса. Диксон принадлежит к тому редкому подвиду вагнеровских теноров, которые, при всей мощи голоса, звучат по-особенному трагично, как-то по-экспрессионистски изломанно, грустно. Тут вспоминается Джесс Томас и Вольфганг Виндгассен, вот только у Диксона, пожалуй, даже большая палитра голосовых красок, и еще более красивый, трепещуще-скрипичный тембр. Увы, даже после такого удачнейшего исполнения "Карлик" Цемлинского так и не стал ставиться в оперных театрах чаще, но в этом вряд ли есть вина Джеймса Конлона, Родрика Диксона и других участников этого спектакля — уж они-то выполнили свою работу на "отлично".

"Замок герцога Синяя Борода" Бартока

★★★★★
B.Bartók, "A kékszakállú herceg vára"
Первая постановка: 1918, Будапешт
Продолжительность: 1ч
Либретто на венгерском языке, Бела Балаж по сказке Шарля Перро (1697)

Гюстав Доре, иллюстрация к сказке Шарля Перро, 1862
Wikimedia Сommons / Public Domain

Единственная опера Белы Бартока — мрачная, загадочная, полная внутреннего напряжения. Этакий оперный эквивалент "Носферату. Симфония ужаса": гибрид экспрессионизма, символизма и хоррора, который мог возникнуть только в начале 20-го века, и просто обречен стать классическим. Бартоку здесь удалось создать своеобразный музыкальный аналог мистического фильма ужасов, способный выжимать адреналин не хуже любого, пусть даже и самого жуткого готического триллера. Пожалуй, по музыке ближе всего к этой опере стоит «Пеллеас и Меллизанда» Дебюсси – если бы та была начисто лишена лирики и спрессована почти до крика. И конечно же, влияние драматургии Метерлинка здесь чувствуется на каждом шагу, хотя сама пьеса не имеет ни малейшего отношения к пьесе Метерлинка «Ариана и Синяя Борода», а является оригинальным произведением венгерского литератора Белы Балажа. Кстати, судьба либреттиста оперы настолько интересна, что заслуживает отдельного рассказа: коммунист и революционер, Балаж в 1919 году был вынужден переехать в Германию, где приобрел известность как сценарист и кинокритик. В 1932 Балаж в соавторстве аж с будущей легендой немецкого кино Лени Рифеншталь снимает по собственному сценарию фильм «Синий свет». В 1933 из-за нарастания фашистских настроений еврей и коммунист Балаж уезжает в Советский Союз, где начинает съемки фильма «Тиса горит», который так и не был окончен в связи с волной репрессий, прокатившихся среди венгерских политэмигрантов. Тем не менее, Балаж счастливо избежал репрессий и в 1945 году вернулся в родную Венгрию. В это время его соавтор Барток умирал в далеком Нью-Йорке, но впечатления от его поздних сочинений с лихвой хватило, чтобы обеспечить Бартоку заслуженную славу, а его единственной опере – гарантировать достаточно частые исполнения. 

Гюстав Доре, иллюстрация к сказке Шарля Перро, 1862
Wikimedia Сommons / Public Domain

Исполнения:


(Bluebeard - Siegmund Nimsgern, Judith - Tatiana Troyanos, BBC Symphony Orchestra, Pierre Boulez - 1976) 
★★★☆☆

Эту запись трудно назвать идеальной, и слабым звеном здесь является, как это ни странно, Нимсгерн. Вообще-то я с большим уважением отношусь к этому певцу, но здесь ему не удалось спеть своего Герцога ни настолько красиво, чтобы его персонаж трогал за душу, ни настолько мрачно, чтобы действительно вселять ужас. И это очень обидно, так как его напарница Татьяна Троянос поет просто неподражаемо здорово, умудряясь за счет огромного голосового диапазона и умелого использования вибрато передать тончайшие оттенки страха, надежды и настороженности. Игра оркестра под управлением легендарного Пьера Булеза также достойна всяческих похвал – но, увы, в отсутствии действительно удачного Герцога опера сильно теряет в своем воздействии.